Page 77 - index
P. 77
„Я действовал, жаловался на эти происки, говорил мне князь, зная очень хорошо, что народ здешний ни минуты не сомневался в готовности Черногории вступить в борьбу с Турциею и если получил бы убеждение, что и Сербия готова на такую борьбу, то не слушался бы моих советов. Сербия представляется государством, а Черногория всегда готовым военным лагерем. Я знал, что малейшее замешатель ство в Герцеговине вследствие этих агитаций дало бы Сербии воз можность дипломатствовать, разговаривать и суетиться, но по суще ству вещей пока в Белграде суетились бы, оно всею тяжестью падало бы на Черногорию, а между тем я не мог удовлетвориться объясне нием, что все эти происки принадлежат Омладине, которой в Белгра де приписывают все эти вещи, в сообщничестве с которой меня по дозревают — у меня есть множество доказательств противного".
Тут князь вспомнил и про кандийское дело, когда греки про ливали кровь, а сербы получали крепости.
,.Настоящее восстание доказало, что я был прав, продолжал князь. Вы сами знаете, и это знает вся Европа, что я делал все воз можное, чтобы его отдалить подгорицкое дело, мое уже совершивше еся в принципе согласие с Портою о modus vivendi доказывают это. Невесиньское дело могло бы быть заглушено, если бы не происки из Далмации и Сербии, откуда явились первые волонтеры с громом и тре ском, с шуточным Любибратичем, с еще более шуточным отрядом по па Жарко и т.д. Но им было все это с полгоря. Чуть не поднявши знамя войны с Турциею они также легко его спрятали', потому что все это нужно было Белграду более для политической игры, чем для насущ ных целей. С белградским народом легко все это делать, но раз пу стивши машину восстания, колеса ее должны были гораздо более серьезным образом задеть Черногорию — с черногорцами нельзя шу тить, раз борьба с турками сделалась возможною, они рвались и рвутся беззаветно, их удержало только слово государя императора, я бы не всостоянии был бы их удержать. Кроме того, что традиция храбрости есть единственное достояние черногорца, ему нечего терять, и в последнее время он был до крайности утомлен и тринад цатилетним миром, и постоянною враждебностью турок, которая де лалась с каждым годом несноснее. В начале восстания сербских во лонтеров было более чем черногорских, — они теперь, разгласивши о себе в газетах, большею частью ушли и из них никого не оказа лось ни раненого ни убитого. Ушли они, жалуясь на интриги чер ногорцев, которые за них дрались и умирали, и ушли потому только, что заметили, что наше влияние, как они ни стараются, из этих стран искоренить нельзя. Думаете ли вы, что уйди теперь черногорцы в свою скорлупу, сербы и хорваты еще с большим рвением, крича про тив измены нашей, не ринулись бы в Боснию и Герцеговину". — „Я давно заметил, что остаюсь один против Турции, и чтобы сохранить свое влияние и в Черногории, и на восставших, чтобы в данную ми нуту избегнуть опасности, я должен был объясниться с Белградом — хотят ли они войны или отступаются от дела, потому что, говоря официально о мире, они все-таки говорили нам: жднге, действуйте,
мы собиремся с силами, и эмиссары их не переставли действовать". — „В Сербии этой игрой поддерживали сосуществование правитель ства, отстраняли вспышку горячих голов, это очень может быть, но
75